Кузьма Стеклов. Оконная история в лицах (36)


пред.    след.

К сожалению, именно в Тбилиси я положил начало отвратительной традиции – оставлять в столице каждой республики, входящей в состав Советского Союза, по зубу. Огромное личное счастье, что их было всего пятнадцать, а мне посчастливилось в те годы не побывать в Вильнюсе, Фрунзе и Ереване!

Как ты уже понял, читатель, пока я работал в Тбилиси, у меня очень разболелся зуб и – даже – образовался флюс, что очень мешало проведению исследований и сильно роняло мой авторитет перед испытуемыми, чего я допустить не мог.

Может быть, кто-то из оконщиков средних лет еще помнит уровень стоматологической науки во времена «развитого социализма» – это было форменным издевательством над человеческой личностью. Именно поэтому я попросил своих новых грузинских друзей устроить меня «по блату» в какое-нибудь пристойное место для консультации.

И вот, на следующий день меня повели в Республиканскую стоматологическую больницу к врачу, который – якобы – лечил зубы «самому Георгадзе» (честно говоря, я и тогда, как и сейчас, не знаю, кто это такой – но говорили это с пиететом, шепотом и с придыханием).

Доктор был воистину страшен – ростом под два метра, волосатый на уровне гориллы (да и видом очень напоминал этого примата), без рубашки под халатом по поводу жаркой погоды, но – очень доброжелательный и веселый. Я, кстати, довольно часто встречал стоматологов с хорошим чувством юмора (не все его, правда, воспринимают, потому что он основан зачастую на их профессиональном опыте) – быть может, это помогает им выживать в атмосфере боли?

К сожалению, я не поддался первому желанию – убежать...

Доктор меня осмотрел, а потом вынес вердикт: «Удалять!» Меня укололи в десну и отправили посидеть десять минут к окошку. В это время мои приятели и доктор – у меня на глазах! – пили вино.

После первого тоста стоматолог усадил меня в кресло и полез к больному зубу – я заорал. «Значит, наркоз еще не помог», – вынес вердикт эскулап. Уколол еще раз и вернулся к вину (при этом поцокал языком и похвалил, зараза).

После еще одного тоста (я, кстати, с завистью смотрел на пьющих и с опасением следил за неотвратимым понижением уровня жидкости в бутылке) он попробовал залезть мне в рот еще раз. Опять неудачно. Тут доктор, удивленно покачав головой, спросил меня, нет ли у меня аллергии к лидекоину (не было) и много ли я пил накануне.

Узнав, что болеутоляющие таблетки мне вчера уже не помогали и что в качестве успокоительного мы пили чачу (причем количество этого анальгетика оценить не можем – не помним просто), он, пробормотав – «Тяжелый случай», уколол меня еще раз и вернулся к вину.

Когда закончилась первая бутылка, я от его уколов и непроходящей зубной боли был уже готов отключиться.

Тут врач сказал, что колоть меня больше все равно нельзя и, очень весело произнеся «Терпи!», взял какие-то огромные блестящие клещи – и с энтузиазмом ринулся к моему больному зубу. Покряхтел, пристраиваясь, рванул, (я заорал, как забиваемый поросенок), – и сломал больной зуб...

Совершенно обескураженный, он вытер пот со лба и велел моим друзьям доставать следующую бутылку.

Убежать уже было невозможно (хотя и очень хотелось!), поэтому я с ужасом наблюдал за тем, как доктор – не забывая опрокидывать очередной стакан – меняется на глазах. Он зверел, терял остатки человеческого обличья и превращался в ту самую гориллу, о которой я уже говорил выше.

Пока они допивали вторую бутылку вина и открывали третью, я вспоминал рассказ моей институтской приятельницы о том, как она лечила зубы в Америке, и завидовал ей все больше.

Дело в том, что отец этой девушки – в результате очень сложного стечения обстоятельств, которыми я не буду забивать тебе голову, читатель, – осел в США, осуществил голубую мечту Остапа Бендера, став управдомом. Практически в первый свой приезд к отцу, Галку отвели к стоматологу. Когда ее отец узнал, что ей было немного больно, он закатил страшный скандал доктору (поляку по происхождению), который, возвращая деньги за лечение, бормотал: «Я же думал, что она комсомолка...».

После того, как опустела и третья бутылка, мой грузинский мучитель принял, наконец, какое-то решение и позвал двух своих приятелей.

Предупредив меня, что будет очень больно, он велел одному из них заломить мне руки за кресло и не давать даже дернуться, вручил второму деревянный клин (его до предела вогнали мне в рот), на котором я углядел следы зубов предыдущих мучеников, и бутылку с эфиром (им заливали мой больной зуб), а сам взял молоток и долото.

В последующие десять минут я, почти теряя сознание, пытался кричать: «Ничего не скажу я вам, гестаповские сволочи! Потому, что ничего не знаю! А если бы знал хоть что-то – сказал уже давно!»

К счастью, все когда-нибудь кончается – завершился и этот кошмар. Должен отметить, что грузинский стоматолог оказался практически гуманистом. По окончании кошмарной экзекуции он достал откуда-то чачу собственного изготовления, налил мне стакан и поднес его со словами: «Послеоперационная анестезия. Ты же это вчера пил!» (прямо Воланд, блин!).

Следующий день пропал для строительной науки – сразу после операции доктор повел себя не как медицинский работник и последователь клятвы Гиппократа, а как обычный сердобольный мужик – он пригласил нас в ресторан за свой счет, где мы и приходили в себя – я от боли, стоматолог – от чрезмерных умственных и физических усилий, а мои друзья – от стрессов, которые они получили, слушая мои вопли.

пред.    след.